Тайная вечеря

Небольшое, бедное жилище залито колеблющимся светом. По стенам распластались огромные тревожные стены. Минуту назад произошло нечто важное, непоправимое. В картине царит особая напряженность, какая бывает между оборванной  вопросительной фразой и ожидаемым, но еще не произнесенным ответом. На лицах Христа, апостолов Иоанна и Петра самые разные чувства, и лишь  лицо уходящего Иуды скрыто в тени.

Сейчас непросто понять очарование живописи «Тайной вечери». Ге не нашел в себе сил отказаться от традиционного локального цвета, лощеного, почти бесфактурного письма и академически штрудированных складок хитонов персонажей. Вся энергия кисти осталась как бы за порогом картины, в этюдах к ней.

Однако в 1863 г. полотно произвело на всех глубочайшее впечатление именно силой живописи, смелостью кисти. Ге работал локальным цветом, но в картине использовано четыре-пять оттенков каждой краски – зеленой, желтой, оранжевой, коричневой, темно-красной. Таким образом, несмотря на преобладание кроющих красок, вещь не оставляла ощущение «замученной», «глухой». В тенях живописец не положил ни единого мазка черной – только коричневую и темно-зеленую в смесях. Особенно впечатлял эффект, по выражению А.А. Иванова, «сквозности холста» - просвечивания горячего красноватого подмалевка сквозь верхние, очень жидкие прописки, что придало каждому тону дополнительную силу, глубину. И этой красочной стихии соответствовала редкая по гармоничности композиция.

Ге воспринимали как достойного носителя высоких этических и эстетических традиций русского искусства, а его полотно – как некий мост от творчества предыдущего поколения к живописи нового этапа. Щедро раскрывая богатейший арсенал пластических и образных средств, «Тайная вечеря» несла неизгладимый отпечаток личности автора – страстности его характера, не скованного догмами мышления, его обостренной чуткости к душевным переживаниям.

Поразившая всех новизна подхода к мифическому событию заключается в его коренном переосмыслении. Ге отнимал у евангельского сюжета его церковный смысл, а у образов апостолов – каноническую духовность. Он словно провозглашал, что «идеал никак не может быть по красоте выше тех живых людей, которых имел случай видеть художник» (Н.Г. Чернышевский). Христос оказывался у Ге человеком и только человеком. А в негодующем апостоле Петре узнавался сам автор.

Но еще более неожиданным был образ Иуды из Кериота – легендарного персонажа, имя которого стало нарицательным для обозначения продажности и вероломства. Четкий, словно прочеканенный силуэт Иуды мрачно рисуется на плоскости холста; он как бы втянут в необратимый ток времени, увлекаем какой-то мощной силой. Мастер сделал все, чтобы это действующее лицо казалось «титаническим». Он вычленил из образа все частное; можно было бы сказать, что художник материализовал в нем важную для себя идею.

Позднее, раскрывая свой замысел, Ге говорил, что на «Тайной вечери» происходит «разрыв между одним учеником и любимым учителем, тот разрыв, который совершается среди нас из рода в род, из века в век». Иуда в понимании Ге – не мелкий предатель и негодяй, а убежденный вероотступник, изменивший идее духовного освобождения всего человечества ради более конкретной цели – освобождения порабощенной родины, Иудеи.