Бакст Л. Театральный занавес "Элизиум". 1906
В 1906 году на Офицерской улице (ныне улица Декабристов) в Петербурге в бывшем помещении театра Неметти В.Комиссаржевская открывает свой театр, приглашая из Москвы В.Мейерхольда. Именно тогда в театре на Офицерской происходило столь характерное для Серебряного века сближение всех видов искусства – поэзии, живописи, театрального искусства; переплетались и связывались творческие судьбы художников, музыкантов, писателей.
В театре устраивались субботы, на которые приглашались «символисты»: А.Блок, Ф.Сологуб, В.Брюсов, В.Иванов, сотрудники редакции «Золотого руна», и «Аполлона», художники К.Сомов, Л.Бакст, С.Судейкин, Н.Сапунов, братья Милиоти.
Тогда же готовились к постановке «Гедда Габлер» Г.Ибсена, «Сестра Беатриса» М.Метерлинка, «Жизнь человека» Л.Андреева, «Балаганчик» А.Блока.
Интерьер театра отличала простота. «Петербургская газета» писала: «Зал театра представляет собой как бы античный храм, весь белый, с мраморными колоннами, совершенно круглый. Белые античные скамьи <…>. Куполообразный потолок обрамлен по кругу электрическими лампочками, потухающими во время действия, когда появляется из купола какой-то „ледяной“ свет».
Главной частью этого стильного интерьера стал созданный Л. Бакстом занавес «Элизиум».
В античной поэзии Элизиум — место блаженства, рай. Художник изобразил обетованный край в виде рощи с вечнозелеными деревьями, храмами, беломраморными изваяниями, прекрасными цветами в великолепных вазах, среди которых в блаженном ничегонеделании пребывают люди в светлых одеждах. Некоторые из них озадаченно смотрят вверх на парящего в воздухе среди крон деревьев сфинкса, как бы напоминающего о недолговечности блаженства, о роке, о странности судеб людей в мире, где повелевают боги.
Долгие годы хранящийся на валу, недавно отреставрированный, занавес Бакста впервые экспонируется в Петербурге, именно в столетие начала Русских театральных сезонов в Париже, подлинным героем которых наряду с Дягилевым был и Бакст, ошеломивший пресыщенных парижских театралов изысканностью и экзотичностью своих постановок. И для него, как для Дягилева, раннее творчество на родине было только „началом“.